Живая книга

Этот роман уже не отпустит вас с первых своих слов. Написанный портретами своих главных героев, он свяжет, казалось бы, бесконечно далекие события мировой истории в увлекательнейшее повествование. Именно так, собственно, как и сплетено в единую канву прошлое человечества, где нет событий, не имеющих никакого отношения друг к другу.

В романе «Клоун Шалимар» использован интересный литературный прием: автор как будто поворачивает калейдоскоп, в котором сквозь судьбу нескольких человек, связанных родственными или иными узами, виден путь целой нации. А потом сквозь судьбу целой нации становиться виден весь мир. Меняется картинка, и героев Рушди уже нельзя называть людьми. Можно только условно — человекоподобными – такой обратный ход к обезьянам.

Вековые традиции танцовщиков и кулинаров поселили в одной индийской деревне Пачхигам мусульман и индуистов. Объединенные вечным двигателем человеческого удовольствия – хлеба и зрелищ, бесконечно далекие друг от друга в своем идолопоклонении, эти люди мирно сосуществуют веками. Религиозные верования не возражают против Бога, которому верят соседи за забором. Особенно ярко это мирное сосуществование выглядит на фоне всей Индии, раздираемой межнациональными распрями, территориальными конфликтами и империалистическими руками. Опять меняет цветную картинку своего калейдоскопа Рушди.

В шестнадцать неважно, кого полюбило твое пылкое сердце, пусть Шалимар мусульманин, а Буньи индуска. Важно, что деревня, застав неполнолетних влюбленных детей «на горячем», находит единственно правильное решение, на которое могут быть способны только здравомыслящие люди: поженить, а как же иначе? Ну и что, что иноверцы – свои люди, соседи, всю жизнь друг у друга на глазах. И с Богами можно договориться, и с обрядами, главное, чтобы возникло такое желание, тогда уже все от людей будет зависеть.

Человеческими желаниями движет зависть, лесть, алчность, похоть, месть… этот список, к сожалению, можно продолжать еще долго. Но самым опасным, самым непредсказуемым людским пороком является тщеславие. Буньи мечтает о какой-то другой, очень красивой жизни. Пусть непонятно, где такая есть, но известно точно, что не в родном селе Пачхигаме. И именно это желание, совсем не страстное чувство, мгновенно определяет в американском после Максе Офалсе этот долгожданный билет в новую жизнь. Ей не мешает брак, отец, родная земля не держит её своими корнями. Они договариваются быстро и легко, ими движет совсем не любовь, а обоюдная заинтересованность друг в друге. Буньи получает вечную праздничную мишуру, а Макс красивую индийскую танцовщицу в любовницы. И немного взаимного удовлетворения на груде разбитых сердец. Потому что муж Буньи, Шалимар, влюблен в собственную жену единожды и навсегда, а жена посла, Маргарет, давно ведет тайное наблюдение за увлечениями своего мужа, и знает о них все-все-все. Милый способ бесконечно издеваться над самой собой…

И Рушди опять меняет свою картинку в калейдоскопе. Ожесточенный клоун Шалимар становится профессиональным убийцей, наемником, который разъезжает по всему миру и убивает неверных не только по велению мусульманской принадлежности, или ради неземного наслаждения от содеянного. Главная цель греет ему сердце на этом кровавом пути: ни бывшая жена Буньи, ни отставной консул Макс Офалс, ни их бастардово отродье жить на этой земле недостойны. И в последний путь их сопроводит он, клоун Шалимар. Иначе не будет. А он будет готов…

Заметили? Рушди уже так быстро вращает свой калейдоскоп, что границы цветных картинок слились в единое целое. В конце концов, он мастерски сумеет расставить судьбы всех своих героев по предназначенным именно для них местам. Сомневаться не придется, потому что не могла бы сложиться эта последняя цветная картинка калейдоскопа иначе. Но единственная судьба, которая больше всех героев волнует автора, это судьба самой Индии. О ней он смог только рассказать, что-либо изменить в её судьбе не в его власти. И на протяжении романа отчетливо чувствуется, как сильно болит сердце Салмона Рушди от ощущения этого бессилия. Если бы каждый так любил свою Родину, как он, в мире уже никогда бы не было войн, распрей и военных конфликтов любого толка. Потому что тех, кого любишь, важно в первую очередь сберечь.

Книга, которая лишила классическую литературу ее пасторальной наивной невинности. Книга, развенчивающая убедительно и очевидно сразу несколько любимых мифов человечества. Это произведение стало классикой по праву – оно убедительно влияет на сознание прочитавшего и представляет собой мощный пласт культурного и морально-этического опыта современного общества.

И дело вовсе не в умении автора нагнетать атмосферу и выразительно описывать ужасающие и отвратительные подробности – Голдингу далеко до Стивена Кинга, его речь скорее дидактична и выдержана в ключе нудновато-описательных книг «для детей и юношества». Только вот рассказывает он не про надуманное благолепие и сахарно-благородных от природы героев, а про банальную и потому неприглядную правду жизни.

Сюжет достаточно условен – некая среднестатистическая группа детей в результате кстати подвернувшегося несчастного случая оказывается на необитаемом острове. Казалось бы – какая прелесть! Какой простор для описания умилительной робинзонады и построения справедливо-коммунистической общины, в которой конфликты в итоге всегда улаживаются с искренним раскаянием обидчика…

Миф первый (а ведь в него до сих пор некоторые верят, это непостижимо): человек по природе своей добр и великодушен. Сохранить эту иллюзию можно, разве что живя отшельником в горах Тибета – вся человеческая история яростно ей противоречит. И, конечно же, плавно из него выводящийся миф второй, священная корова миллионов: ну уж дети-то точно маленькие ангелы, не знающие тлетворного влияния загнивающей цивилизации… Спешим вас разочаровать: дети – это те же люди со всеми вытекающими. И наша маленькая робинзонская община повторяет путь первобытного человеческого сообщества: с избиением слабых и следованием глупым и недальновидным идеям агрессивного лидера только потому, что они предполагают больше забав и меньше труда.

А ведь это не просто дети-маугли, не знающие правил приличия и сострадания! Это подростки, в которых в школе уже вливали большими порциями литературу и философию, которых приобщали к религии любви и милосердия. Но поддержать слабого, если воспитатель все равно не видит и не похвалит? Эта идея большинству даже в голову не приходит. К тому же, наказать тоже некому. Бог далеко, а ночью темно и страшно, и очень хочется заступничества кого-то сильного и грозного, а на темной стороне оно как-то надежней. И пусть это всего лишь облепленная мухами полупротухшая голова свиньи, и пусть у одного из мальчиков серьезная психическая проблема, но все же – как тонка эта шелуха цивилизованности! Вынужденное убийство поросенка для пропитания снимает слабые тормозные механизмы: в конце-концов, человек ненамного сложнее той же свиньи.

Критики почему-то любят педалировать тот факт, что отыскавшие в итоге мальчиков военные пришли тоже не из мира надежности и благополучия: кругом война — занятие не более цивилизованное, чем времяпровождение ребят на острове. Мне этот акцент кажется излишним – гораздо страшнее другое. Пережившие эту историю мальчики вырастут и будут вращаться в обществе, работать, рано или поздно женятся и так далее. И случайный собеседник вряд ли поймет, что этот серьезный мужчина когда-то поклонялся свиной голове и участвовал в убийстве…

А если в детстве с человеком ничего подобного не произошло, это еще не значит, что в его душе нет места удивительно пугающим открытиям.

Многие писатели отправляются по проторенному Голдингом пути, исследуя с разной степенью достоверности поведение групп людей, изолированных от общества и правосудия. Общий неутешительный вывод прост – конечно, будут люди, сохранившие человеческий облик в любых обстоятельствах. Но их меньшинство…

Есть у Стинга удивительная, мистическая песня. Поет он в ней о том, что существует в мире наказание для человека, сотворившего смертный грех. За такое преступление его душа будет замкнута в клетке на веки вечные. И всегда будет помнить, что наказана справедливо, но никогда не вспомнит за что. Похожее наказание придумал Франц Кафка для своего героя.

И все же лучше начать с того, что читать «Процесс» в контексте обыденной жизни не стоит. Гений автора создает параллельный мир и мастерски переносит его в сознание читателя. Причем признаки этого нового мира начинают проявляться в реальной жизни. Потому лучше прочитать роман на курорте, когда сознание свободно от забот. К примеру, у теплых берегов, или в высоких горах. Недоразумений по ходу жизни каждому и без Кафки хватает, а пустошь в голове, возникающую на отдыхе от безделья, гениальный модернист своим повествованием заполнит мастерски.

Вместо подарка на день рождения герой «Процесса» получит арест. Припрутся утром два наглых незнакомца, один съест завтрак нашего героя, второй захочет отобрать его одежду. Арестованному она теперь вовсе ни к чему. И огласят приговор: против Йозефа К. начат процесс.

Что это за процесс, каким ведомством он начат, в чем состоит суть обвинения, мы так никогда и не узнаем. Видимо, потому что самому осужденному ни разу не придет в голову спросить, какое преступление он совершил. Зачем? Он ведь уверен, что ни в чем не виноват. Стандартная жизненная позиция для большинства людей. Прожил тридцатилетнюю жизнь и ни разу не ошибся. Не было соблазнов, грехов, никого не обидел. Да что там говорить – яблока не украл из чужого сада! Истинный библийный сюжет про житие святых, только реальным людям он никогда не удается, потому что не ошибается только тот, кто не живет.

Дальнейшие события в романе развиваются вопреки привычным (даже литературным) укладам. Человеку объявили об аресте — значит, засадят в тюрьму, будут допрашивать, возможно, даже пытать. А вот и нет! К. будет работать в своем банке, как и прежде, свободно передвигаться по городу и посещать женщин легкого поведения. Наш герой не первый, кому объявлялся арест, общество уже привыкло к обвиненным. Поэтому косые взгляды окружения, шепот за спиной и неуместная популярность доведут его до белого каления. Он возненавидит собственное имя, а это совсем страшно. Ведь оно, произнесенное кем-то другим, на всю жизнь является самым приятным словом для любого человека.

Конечно же, К. попробует сопротивляться, но как-то очень вяло. Видимо, сценарий собственной жизни ему хорошо известен, еще с момента объявления о начале процесса. Он не первый, потому и знает, и не последний, что не утешает его совсем. Идет он своей обреченной дорогой вполне спокойно, и так же встретит собственную казнь. На следующий день рождения, как и год назад, явятся к нашему герою два незнакомца, но в этот раз палачи…

Можно ли казнь воспринимать как награду? И не в сравнении с другими бедами, которые встречаются на свете, а в призме восприятия жизни, как смертельной болезни, которая передается половым путем? Как насильственная смерть может стать подарком на день рождения? Так она же в расцвете сил, а все обвиненные еще и красавцами становятся, так автор задумал. На пике славы – незнакомые люди приветствуют. В старости, забытым всеми, вследствие тяжелой и продолжительной болезни умирать намного хуже. Разве нет?

Одно плохо вписывается в сценарий хорошего подарка ко дню рождения: казненного обвинили безосновательно. С другой стороны — не в первый же раз, человеческое общество и на худшее способно. И стерпели небеса, а они ничего так просто не терпят…

Все люди разные, поэтому для кого-то «Процесс» станет удивительным открытием, а кому–то будет совсем непонятен. В таком деле наперед ничего не известно, не попробуешь – не узнаешь. Но есть очень важное обстоятельство. Читатель заглянет в душу автору без его на то разрешения. Франц Кафка при жизни не закончил роман, а его разрозненные и пронумерованные части завещал сжечь и развеять по ветру. Нельзя доверять такие поручения лучшим друзьям, а особенно почитателям таланта. Мало того, что не послушали, еще и по всему миру распространили.

Сказочно повезло нам с вами. Имеем возможность услышать тайные мысли гениального модерниста, поучиться откровенным высказываниям, которым приказано было никогда не видеть печатной бумаги. Если воображение позволит, еще и догадаться о недописанном. Читаешь этот роман, а на самом деле подглядываешь в дверную щель: нет лучшего способа удовлетворить человеческое любопытство.

Наркотики и размышления о судьбах мира, трэш и угар, стеб над рекламой настолько талантливый, что, обогнув круг, предлагает несколько чудесных идей для нее же… Все это в «Generation П», романе почти одновременном с бегбедеровскими «99 франками» — видимо, страдания современных творцов от продакшена таки превзошли какую-то границу в ноосфере планеты…

Древним художникам было проще – они не знали про великую силу искусства ради искусства и кропали себе портретики на заказ, не рефлексируя особо. Но неудавшийся (из-за злой судьбины, угораздившей родиться не в той стране и не в то время) писатель Вавилен Татарский – человек нежной душевной организации – пережив первое упоение деньгами в роли успешного рекламного копирайтера, начинает маяться. Неприятные ощущения от проститутивной сущности работы заедаются веществами, и просветленный «криэйтор» начинает прозревать истину…

Все не случайно — и имя его необычное, и судьба. Планшетка для спиритических сеансов выдает тексты, похожие на откровение, во сне приходит великий Че и тоже кой-чего интересного рассказывает. Открытие настоящего порядка, царящего в этом мире, шокирует и срывает покровы. Торжество цифровых технологий, круто замешанное на культе богини Иштар – картина мира здорово искажена для нас, простых потребителей телевизионной картинки…

Лажа правит миром – это Пелевинское открытие не особенно свежо, но до чего же ярко и познавательно он умудряется в своих книгах тыкать нас носом в то, что мы стараемся не замечать. А если и комментируем, то тоном, подразумевающим – ну, присутствующих-то, ясное дело, это не касается. Касается, еще как…

Отдельное спасибо за «вау-импульс» и концепцию орануса – человека как существа, ищущего шаткого равновесия между оральными (поглощение материальных благ) и анальными (трата денег) удовольствиями. Те, кого эта идея обижает, могут перебрать в памяти собственные девайсы типа мобильника и ноута (а девушки — шмотки), представив их ценность на необитаемом острове (в избушке лесника, на маяке и так далее), где их никто не видит. Вот нам и вау-импульс…

Татарский в качестве наймита системы, побуждающей оранусы продвигаться все выше в цепочке потребления, довольно удачлив – Пелевин подарил ему действительно забавные рекламные идеи. Однако погружение в мир властителей душ и умов не приносит ему душевного покоя или особой радости.

Меня не особенно увлекла затея автора с шумерской мифологией – хотя для любителей отыскивать скрытые глубокие смыслы тут просто-таки поле непаханое. Аналогий и аллюзий в книге вообще чуть ли не более ста процентов – уши торчат из-за каждого слова. Однако скомпоновать все это настолько сильно и талантливо удастся далеко не каждому.

И хотя очень велико искушение согласиться с Пелевиным, что наше погрязшее в потребля… эээ… потреблении поколение и есть тот самый злополучный пес П…ц, несущий погибель – вспомним, что еще на доисторических глиняных табличках тогдашние мудрецы сокрушались: куда катится этот мир?

Помните ли вы свои детские ощущения, когда, пересчитывая ступеньки, скатываетесь кувырком по заледеневшей зимней лестнице? А потом, потирая ушибленные места, морщитесь, но не можете удержаться от смеха? Аналогичное состояние возникло у меня после прочтения нескольких страниц книги Чака Паланика.

Безусловно, это литература для взрослых, которую лучше спрятать на верхних полках книжного шкафа. Если бы не оригинальная стилистика, своеобразный забавный симбиоз сатиры и современного бурлеска, то некоторые фрагменты книги можно было бы смело отнести к порнографическому направлению.

История тринадцатилетнего диверсанта пропитана духом юношеской гиперсексуальности. Группа террористов из неведомой тоталитарной державы заброшена в Америку, операция замаскирована под невинную форму студенческого обмена между странами. Мы так и не узнаем настоящего имени главного героя, «агента 67» — зловредные американские подростки за невзрачную внешность будут именовать его Пигмеем.

Для структурной композиции романа Чак Паланик выбрал старомодный прием – эпистолярные послания с детальным описанием событий, Пигмей пишет регулярные отчеты своему боссу. Но вот содержание каждого шпионского донесения выполнено в совершенно очаровательной стилистике постмодернизма. Паланик использует литературный прием «поток сознания». Мысли, ассоциации, воспоминания, переживания главного героя остроумны и ироничны. Пигмей напоминает попавшего в мегаполис Маугли, только воспитанного не стаей волков, а идеологами, заполнившими его детскую голову изречениями Сталина, Гитлера и Мао Цзэдуна. Автор с легкой издевкой гипертрофирует ужасы диктатуры: зомбированные дети расстреливают собственных родителей, а вечный символ детства, плюшевый Teddy Bear, затаптывается в пыль солдатскими сапогами.

Хрупкий малыш владеет экзотическими приемами рукопашного боя и едва сдерживается от того, чтобы не раздавать тумаки направо и налево. Его раздражает все: звуки, запахи, поступки и слова окружающих. Приемная мать «курица моргалка», брат «свин собака», отец «одышливый корова» вызывают в сознании Пигмея самые кровожадные планы. Только сестра из новой приемной семьи удостаивается более нежного прозвища — «кошка невидимка». Поначалу она воспринимается героем только как объект сексуального желания, и Пигмей сам удивляется, что какая- то неведомая сила заставляет его проявлять благородство и сдержанность по отношению к этой девчонке. Трепетное романтическое чувство к американке зарождается в дикаре, но Пигмею все чаще приходится ловить ревнивый взгляд своей коллеги по диверсионной группе.

В литературе существует такое понятие, как «макароническая поэзия», в ней создается комический эффект при использовании слов одного языка в несвойственной им грамматике другого языка. Так вот, Чак Паланик изобрел своеобразную «макароническую прозу». Роман написан от лица человека, не знающего принципы построения английских фраз, но при этом словарный запас главного героя значительно превышает стандартный набор лексики тинэйджера. В русском переводе полностью сохранена эта особенность, она спасает некоторую примитивность сюжетных ходов. Именно за счет необычного принципа построения фраз каждая страница текста вызывает или сдержанный смех или саркастическую улыбку. Язык доминирует над содержанием – это та канва, которая удерживает целостность произведения и не позволяет отбросить книгу, не дочитав ее.

По поводу этой книги мои друзья высказывали самые разные мнения — от абсолютного восторга до полного недоумения. Я полагаю, что прочитав «Пигмея», вы не потратите времени зря — во всяком случае, настроение точно улучшится. Кроме того, вы прослывете интеллектуалом, если будете рассуждать о том, как волна сюрреализма захлестнула писателя, которого в Америке называют «королем контркультуры».

С чего начинать рассказ о легендарном? Я не смогу удержаться и начну с эпитетов. Я никогда не читал настолько грустной и смешной книги, той самой, которая полностью погружает читателя в «дикое» путешествие. Это путешествие по дебрям человеческой души, мусорным бакам общества и «гнили» американской мечты одновременно.

Казалось бы, сюжет книги достаточно прост: журналист Рауль Дюк отправляется, вместе со своим другом Доктором Гонзо, который по совместительству является доктором юриспруденции, в Лас-Вегас с заданием подготовить статью о «Минт-400» — мотогонке, которая несколько дней проходит в этом городе. Прочитав такое, наверное, мало желающих осталось бы читать произведение полностью. К счастью, об этой книге пишут куда более ярче, а красками выступает постоянное наркотическое опьянение, которое сопровождает главных героев всю книгу. Сквозь наркотический туман героев Хантер Томпсон показывает нелепость не только «американской мечты», но и социальных, моральных и этических взаимоотношений.

Именно по поводу этой книги я натыкался на огромное количество кардинально противоположных мнений – одни описывали невероятный восторг, другие с еще большей силой критиковали «Страх и отвращение». Я отношу себя к первым и постараюсь объяснить, почему.

Первое, что обращает на себя внимание — это стилистика самого произведения. Возникает ощущение, что она написана, или, вернее, списана с диктофонной записи автора, настолько весь текст цельный, легкий. От начала до конца не спадает уровень юмора, а «месседж» автора на любой странице один и тот же. Уникальность стиля сочетается с уникальностью литературного языка (от детального описания галлюцинаций до очень кратких, но емких мыслей героя о истории и политике). Томпсон писал книгу о своих собственных приключениях, и всем была известна его склонность к психотропному допингу, но ТАК написать, хотя бы одну страницу, обычный человек не сможет после бутылки пива.

Некоторые говорят, что это просто описание забавного и бессмысленного трипа двух лентяев. Я же вижу в ее героях больше честной трезвости, чем во многих реальных людях. Разве только «под кайфом» можно сказать человеку о красивой форме его черепа? Или для того, чтобы сказать правду, самую простую — например, о кажущейся отвратительности всех вокруг — нужно уколоться? Чем бездарно прожигающий жизнь наркоман хуже человека, бездарного во всем?

Представьте лекционный зал, где каждый заплатил кучу денег, чтобы услышать императора гонзо-журналистики (специфического, чрезмерно субъективного стиля). На сцену с приличным опозданием выходит Хантер Томпсон — точнее, не выходит, а почти вскарабкивается на четвереньках. Совершенно пьяный и не способный вести не то что лекцию, а мало-мальски связный монолог. И за следующую «лекцию» Хантер получит приличный гонорар (все-таки прозрение иногда наступает, и студенты в восторге от живой легенды). И это все происходило в реальности. Вот и книга такая же — о жалкости в грандиозном и гениальности в отвратительном.

Да, книга не только о руинах американской мечты, но и о наркокультуре. И, исходя из слов главного героя книги, при обсуждении наркокультуры должно учитываться мнение ее представителей. На страницах автор сам признается, что наркотики – это только способ избавить себя от страха и отвращения: страха перед суровой реальностью умирающей эпохи пост-хиппи (умирающей от внутреннего гниения) и отвращения от еще более суровой реальности «нормального» образа жизни. В то же время Томпсон не защищает такой способ побега от реальности — ведь, несмотря на весь романтизм героев, среди прочих чувств они вызвали у меня и чувство жалости.

Мне книга показалась настолько симпатичной, нактолько и важной. Хантер Томпсон создал ею особый стиль, уровень которого не смог покорится больше никому, в том числе и ему самому.

P.S. А тем, кто посмотрел одноименный фильм, но еще не прочел книгу, стоит обязательно с ней ознакомится, тогда вы в еще большей степени окунетесь в специфический стиль Хантера Томпсона.

Самое страшное в Набокове для меня – это набоковеды. Такие километры текста написаны, с такими расшифровками… Я стараюсь не читать этого, если честно. Себя сразу чувствуешь ничтожной и тупой: вот был всегда один из любимейших писателей, читаемый и перечитываемый с кайфом душевным – а на самом деле там ТАКОЕ, а я и не видела этого всего в упор.

Подозреваю, что 90% из этих расшифровок – бред, но Набоков действительно невероятно глубок, и всегда виртуозно играет с подтекстами, аллюзиями и намеками, порой доступными только весьма и весьма искушенному читателю. Зато у каждого такого читателя Набоков – свой, собственный, уникальный. Его на всех хватит, этого человека – думаю, без труда входящего если не в десятку, то точно в сотню самых гениальных людей всех времен и народов.

«Защита Лужина» — это книга, в которой автор вдоволь наигрался со всеми своими излюбленными приемами и уловками (больше «Набоковщины», пожалуй, только в автобиографических «Других берегах»).

Как и с многими другими героями, автор щедро поделился с Лужиным собственным детством (вот он, первый признак «моего» Набокова – подробнейшие воспоминания детства, причем не просто перечисление событий и фактов, а гораздо большее – ощущения и неповторимое восприятие мира). А благодаря невероятно выразительной, действительно уникальной писательской речи, чувствуешь и проживаешь все эти трепетные моменты, и можно хотя бы отдаленно постичь пробуждение гения, который впервые соприкасается с объектом своей страсти.

Ах да, шахматы – второй звоночек. Согласитесь, все мы любим читать (смотреть, слушать) о предметах и темах, волнующих нас персонально. Гениальный писатель расскажет о бабочках и шахматах (к обоим вариантам я глубочайше равнодушна) так, что оторваться от чтения будет невозможно. Гроссмейстер Лужин видит мир своеобразно, сложные взаимоотношения людей преломляются через аналогии шахматной доски, и в какой-то момент ты чувствуешь дежа-вю – да, такие моменты изломанного восприятия бывают во сне или при высокой температуре, только вспомнить и воссоздать всю систему, разложив по полочкам, не представляется возможным.

Благо, непрактичному гению находится применение в реальной жизни – ушлый импресарио берет на себя сложности с реальностью (впрочем, как и деньги), оставляя Лужину только самое важное – Игру, от которой почти ничто не отвлекает. Однако жизнь жестока, и появление женщины и чувств сердечных в жизни героя не может упростить ни шахматный опыт, ни помощь советчика…

Повторюсь еще раз – Набоков глубок, но как раз в том неповторимом стиле, который не подразумевает непременного погружения в пучины аллюзий. Его вполне можно читать поверхностно, наслаждаясь выразительнейшим языком, улавливая только извивы сюжета да силуэты героев – сумрачного Лужина, скользкого Валентинова, ограниченной и пошловатой мадам Лужиной…

Читатель, образованный академически ,с удовольствием заметит массы разбросанных литературных намеков и словесного озорства, а если еще и английский знать прилично, да вместе с английской же литературой… Думаю, правда, что уловить ВСЕ сокровища можно, только изучив мировую литературу так, как ее знал сам Набоков.

А углубившись в биографию писателя и круг его знакомств, можно заметить в текстах и личные счеты. Лично я с огромным удовольствием наблюдаю, как Набоков «проезжается» почти в каждой книге по Фрейду — уж больно не по вкусу автору «Лолиты» были аналогии знаменитого психотерапевта. Достается при случае и Пастернаку (там что-то личное было с Нобелевской премией связано).

В общем, тот еще был Владимир Владимирович озорник и гений, и отыскивать полунамеки и игры ума в каждой его строчке можно вечно. Да так ли уж важно, был ли мальчик, и прятал ли он все те отысканные критиками клады, или кой-какие из них искренне случайны? «Защита Лужина» — книга интересная и трогательная, мудрая и увлекательная даже без криптологических игрищ.

Сейчас уже никого не удивишь, сказав – «нет, я сначала фильм увидел, а потом только книгу прочел», ну или наоборот. Причем, если фильм был просмотрен до прочтения книги, то многие еще и оправдываются – «да я случайно по телевизору посмотрел» или «я только потом узнал, что есть такая книга». Так вот, «Пролетая над гнездом кукушки» я сначала посмотрел. Оправдываться не буду, просто считаю нужным объяснить, что почва для чистого субъективного мнения была не такой уж девственной.

В романе Кена Кизи, активного хиппи (что звучит немного смешно) и великого творца, речь идет о психиатрической лечебнице, куда поступает главный герой – Вождь, бывший ранее индейцем. Все действие происходит от его имени, но по большей части он является лишь зеркалом, которое отображает зрителю картину повествования.

В этом повествовании, наблюдаемом Вождем, главный герой – это некий Макмерфи, тоже пациент клиники, человек, который в классическом смысле может считаться совершенно нормальным и для которого свобода – необходимая данность. Пытаясь противостоять «системе» госпиталя и используя для этого самые изощрённые и порою незаконные средства, Макмерфи становится жертвою то ли своих методов борьбы, то ли системы, бдительно следящей за «нормальностью» происходящего. Книга читается очень легко и захватывающе, что в определённой мере может скрыть ее истинную глубину.

Самое удивительное после прочтения романа – это количество аллюзий, ассоциаций и аналогий, которые он вызывает. Ощущение, что ты это уже видел, не покидает до самого последнего абзаца (здесь я полностью абстрагируюсь от фильма, вроде его никогда не было). Тут и вездесущая древнегреческая мифология с ее героем Прометеем, ведь он тоже стал жертвою своего желания помочь людям; к тексту легко приклеить текст любой антиутопии, только здесь Кен Кизи «сжал» сцену действий до ограниченной, практически театральной зоны; можно попробовать сравнить «Пролетая над гнездом кукушки» и «Мастера и Маргариту» Булгакова, тут тоже присутствует своя история в истории; и даже русскую поэзию от Есенина до Мандельштама я вспоминаю в связи с этим романом:

Не своей чешуей шуршим,
Против шерсти мира поем.
Лиру строим, словно спешим
Обрасти косматым руном.
(Осип Мандельштам)

Книгу я прочел спустя лет шесть после просмотра фильма, и первым впечатлением было — «Вау!». Именно та особенность, что в книге все отражается через персонаж Вождя, дает ей фору при качественной оценке обоих произведений. Вождь получился какою-то статической и одновременно динамической фигурой романа. Именно от него я ожидал разрешение конфликта книги, и именно его внутренний мир стал основным полем битвы романа. Если честно, то образы героев, описанные в книге, действительно, настолько яркие, что хочется непременно их визуализировать, к тому же автор позволяет сделать это с большой детализацией.

Но после прочтения у меня осталась и какая-то внутренняя тревога — ощущение, что «что-то не так». Мне показалось, что автору удалось поймать меня в тщательно скрытую ловушку, которую он несознательно оставил. Уж слишком детскими, при более близком приближении, выглядят поступки Макмерфи. Хочется сразу раскритиковать их и предложить более логичные, более агрессивные, более интуитивные и может, даже, более бесшабашные. Конечно, эту детскость позже я списал на зарождающиеся хипповские настроения автора (кстати, это одна из первых работ Кена Кизи, а с последующими он не добился такого уровня признания и успеха), но не могу уверенно сказать, что разобрался с ощущением, вызванным произведением.

В целом, книгу хочется оценить на «отлично». В ней действительно есть новое и органично использованное «старое», в ней четко слышится посыл автора и есть простор для рассуждений, есть смешные места, а на некоторых хочется рыдать.

Великолепный романист, чья сумрачность и циничность оправдана глубоким знанием людей и жизни в целом, Эрих Мария Ремарк мне кажется несколько недооцененным в наших широтах. Даже вернее будет сказать – неправильно оцененным. Ведь два наиболее «раскрученных» у нас его романа – «Три товарища» и «На западном фронте без перемен» лично мне не кажутся лучшими образчиками его творчества.

Совсем другое дело – гениальная «Триумфальная арка», книга о любви и глубочайшей преданности, которая может быть даже сильнее. Книга о чудовищной силе прошлого, вечно живущего в наших душах, и об отчаянии настолько глубоком, что оно позволяет выйти «с другой стороны» и увидеть покой и свет.

1938 год прошлого века. Главный герой книги, немецкий хирург Равик, живет в Париже и пьет горькую эмигрантскую чашу до дна. Не имея возможности доказать свою квалификацию должными официальными документами, он вынужден ассистировать бездарному и тупому местному хирургу. Кочует по гостиницам, спасаясь от полицейских облав, общается с такими же безнадежными бедолагами. Размышляет о двух спасенных из лап гестапо людях, за которых он платит собственным изгнанием. Нельзя задумываться о том, стоил ли этот благородный поступок такой жертвы – мучительной гибели возлюбленной. И Равик бродит ночами по равнодушному городу, куря и наблюдая странные сцены ночной жизни – ведь ночью люди совсем не те, что днем. Ночь все меняет. На одном из мостов он встречает итальянку Жоан – такую же неприкаянную душу со столь же банальными неразрешимыми проблемами в ее бездарной эмигрантской жизни…

Живописание истории любви Жоан и Равика настолько реально, что их чувства в буквальном смысле можно понять и почти пережить при чтении. Говорят, под этими именами Ремарк вывел себя и Марлен Дитрих – как раз перед началом Второй Мировой эти двое замечательных персонажей встретились в том же романтичном Париже.

Впрочем, как и в жизни, в момент встречи с единственным и любимым человеком никакого чуда не происходит и жестокое колесо жизни не прекращает своего вращения. Влюбленные не питают надежд и иллюзий, и как ни странно, это лишает их неизбежной отравы взаимных обид – любовь изначально поражена горечью безнадеги, а ночной кальвадос с дешевыми сигаретами не особенно смягчает этот привкус. К тому же в жизни Равика появляется новая, поглощающая и сжигающая его страсть – роковая встреча с бывшим мучителем-гестаповцем приводит в движение совсем другие шестеренки механизма, дергающего марионеток жизни за нитки…

Невероятный юмор Ремарка – не столько насмешливый, сколько глубокий и мудрый, позволил книге разойтись на множество потрясающих цитат. И от его глубочайшего понимания механизмов, движущих нашими душами, становится больно сквозь восхищение. «Триумфальная арка» — книга многогранная и населенная живыми людьми, все эти потрясающе убедительные второстепенные персонажи будут жить вечно благодаря гению писателя. А прочтение ее (и перечитывание, разумеется) делает нас чуть мудрее и чуть светлее через печаль. И заставляет задуматься о хрупкости чудесных вещей и чувств, делающих нашу жизнь стоящей. Берегите любовь, дамы и господа.

«Нигде ничто не ждёт человека, всегда надо самому приносить с собой всё» — Эрих Мария Ремарк.

Читать эту книгу занятно хотя бы потому, что автором ее является столь одиозная наша современница. Латыниной восхищаются многие, и многие же истерически ее ненавидят – а не это ли признак по-настоящему незаурядной личности?

Впрочем, насчет ее писательского дара у меня сложилось следующее впечатление: Юлия Латынина (как и Дэн Браун, кстати), подтверждает своим творчеством ту теорию, что все-таки журналист и писатель – это две ну очень большие разницы. Вот и слог прекрасный, и сюжетные линии головокружительные, и герои выпуклые и живые – казалось бы, что еще? Не могу даже толком объяснить, но на протяжении всего немаленького романа не оставляет подспудное ощущение, будто читаешь объемную и хорошую статью в серьезном толстом журнале. Кому как, но это все-таки особый жанр литературы. Специфический.

«Земля войны» — книга о Кавказе. Тема исключительно болезненная абсолютно для любого человека – и дело не столько в Кавказе, как таковом — сколько в запредельном количестве боли и нелогичной жестокости, ранящем даже закаленного современного читателя.

На фоне аккуратно выписанных подробностей военного быта, своеобразной и негибкой культуры кавказских народов великолепный главный герой аварец Джамалудин Кемиров – неприятно поражает сходством с персонажем дамского романа. Такой, знаете ли, немножко слишком убийца, но благородный внутри. Не менее ходулен и прекраснодушный федерал Кирилл Водров – скромно опускается ответ на вопрос, как такой славный человек забрел в столь высокие коридоры власти.

Классическая сюжетная затравка – мужественные бойцы с разных сторон фронта, с разным воспитанием, религией, целями – вынуждены пройти вместе через хитросплетение событий, в котором становятся слишком размытыми полутона между врагом и другом. Излом личности в критической ситуации – прием классический и действенный, а уж критических ситуаций на Кавказе долго искать не надо.

В финальном аккорде книги оба героя окажутся вовлечены в масштабный захват в заложники высокопоставленных российских чиновников, и завихрения возможных последствий заставят братьев по оружию и крови восстать друг против друга. Мастерски вписанные в текст флешбеки рассказывают о становлении бойцовских характеров и исторических событиях, сформировавших нынешнюю ситуацию в регионе.

Сложные эмоции вызывают спекулирование темой Беслана, подробные описания убитых младенцев и изуродованных женщин. С другой стороны, это все на самом деле существует, а вытаскивание головы из… пусть будет песка… — дико полезный опыт для благополучного (пока) гражданина.

Удивительный стиль текста – «политическая фантастика» — открывает потрясающие возможности для писательской эквилибристики, и автор усердно пользуется ими в полном объеме. К чести Латыниной стоит заметить, что все выдуманные события выглядят весьма и весьма реальными. Пожалуй, они вполне могли бы и состояться при иных предпосылках – фактический материал писательница знает превосходно, с него ведь и живет.

Исключительное доверие вызывает ее рассказ о жизни на пылающем Кавказе вообще, о ежедневной бытовухе, которая ведь продолжается вперемешку со взрывами и стрельбой. Создается впечатление долгого и вдумчивого изучения этой культуры, нюансов вычурного и очень строгого кодекса чести, взаимоотношений между разными горными народами. О политических закулисных игрищах рассказано тоже здорово — похоже на правду.

Немножко смущает, правда, уже доказанное Латыниной на практике превосходное мастерство сочинять исключительно качественные подражания истине.

Ну, и разумеется, знаменитая «стрелка осциллографа» вместе со всеми другими фактическими и грамматическими ляпами ждет благодарного читателя на страницах этой книги, мило разбавляя суровость сюжета.

Несмотря ни на что, чтиво интересное.